Самуил лурье. Некролог самуилу лурье. Годы жизни Самуила Лурье

Самуил Лурье

Железный бульвар

Очень странное место

ХОРОШЕЕ ОТНОШЕНИЕ К ПЕТЕРБУРГУ

Лично у меня - исключительно в солнечные дни. Верней - часы. Верней - минуты. В остальное время город - просто сумма препятствий на пути от точки А до точки Б. Перевернутое пространство: вместо неба - метро.

Но стоит сдернуть с Петербурга водянистый войлок и направить на обшарпанные стогны центральное светило - и я невольно замедляю шаги. Причем температура воздуха не имеет значения, как и угол падения лучей. Хотя увлекательней всего - закаты. Осенью и весной.

На рассвете не расслабишься, в это время от петербуржца требуется бдительность и поспешность. Зимний закат у нас угрюм. Летнего, как известно, практически не бывает.

А вот зато весной и осенью закат начинается рано, затягивается надолго. Свет убывает с отчетливой равномерностью, как бы напоказ, словно бы изображая Время. По фасадам, по воде и по листве пробегают разные гримасы: как мыслящее вещество, Город пытается что-то сказать; например - что жизнь проходит; или что это не страшно.

В конце сентября, часу в шестом пополудни, взгляните с площади Восстания в глубину Невского: сверкающие окна верхних этажей солнечной стороны меркнут одно за другим; отраженный закат, размахивая пестрой тряпкой, бежит по крышам к Адмиралтейству, обгоняя троллейбус; перемахнув перекресток Литейного, скроется вот-вот за Фонтанкой…

И вы опять один, точно и нет на свете никакого Петербурга.

СТОГНА МИРА

Самое петербургское существительное. Во множественном числе вбирает в себя наш город, словно взгляд из-под купола Исаакия белой ночью. Когда для смертного умолкнет шумный день.

Обычно - так сказать, по жизни - это гулкое слово мы впервые и в последнее встречаем у Пушкина. И на немые стогны града полупрозрачная наляжет ночи тень…

Но интересно, что и самый ранний, почти за столетие до Пушкина, образ Петербурга - стогна. В «Оде на день восшествия на престол Ея Величества Государыни Императрицы Елисаветы Петровны 1748 года» Ломоносов описывает всенародное ликование так, словно ему в Смольном заказали сценарий юбилейных торжеств: прибывает кортеж правительственных машин; петербуржцы встречают руководство страны бурными аплодисментами.

Подобным жаром воспаленный
Стекался здесь российский род,
И радостию восхищенный,
Теснясь, взирал на твой приход.
Младенцы купно с сединою
Спешили следом за тобою.
Тогда великий град Петров
В едину стогну уместился,
Тогда и ветр остановился,
Чтоб плеск всходил до облаков.

(Предусмотрены, как видим, даже спецметеоэффекты, но это в скобках.)

В примечаниях к стихам Ломоносова читаем: стогна - площадь. Коротко и ясно. В примечаниях к Пушкину: стогны - площади, иногда также и улицы. Но вряд ли сам А. С. был того же мнения, не то не написал бы в «Медном всаднике»:

Стояли стогны озерами,
И в них широкими реками
Вливались улицы…

Слово, однако же, церковнославянское. Употреблено, например, в странной притче, пересказанной апостолом Лукой: один еврей затеял вечеринку, созвал гостей, а те в последний момент, словно сговорившись, отказались прийти, причем выставили предлоги совершенно нелепые - типа: я женился, поэтому не могу. И вот разгневанный гостеприимец послал раба на улицу - пригласить к ужину всех нищих инвалидов и бомжей данного местечка… Короче, притча о том, что много званых, но почему-то мало избранных. Речь к рабу начинается так: «Изыди скоро на распутия и стогны града…» В синодальном переводе: «Пойди скорее по улицам и переулкам города…»

Похоже, и Некрасов, сочиняя навзрыд:

В глухую полночь, бесприютный,
По стогнам города пойдешь, -

имел в виду скитания по улицам. Хотя и явно не по каким попало, а - по прямым, широким, торжественным улицам. Короче и попросту - по Петербургу.

Как бы там ни было - нет в России ничего прекрасней петербургских площадей. Нет и в Петербурге ничего величественней. Город из них возник, только из них поначалу и состоял - почти воздушный. Лишь впоследствии все эти овалы и окружности соединили прямыми.

Потом, конечно, принялись стачивать кривизну, сокращать диаметр. А на давнишних гравюрах как патетичны Марсово поле, Мариинская, Исаакиевская, нынешняя площадь Островского…

Сенная - другого происхождения. Младшая, незаконнорожденная сестра-чернавка. Не озеро из камня, скорей - болото. К городской черте подступила извне. Здесь кончалась большая московская дорога, расплывалась, подтекая, вся в навозе и сене, к заднему крыльцу Петербурга: собор и гауптвахта изображали черный ход…

Многие из нас - такие чудаки! Чуть ли не физически страдают оттого, что над крепостью нет ангела, над Домом книги - глобуса и что часы на Думской башне который год стоят. А еще жила в городе - долго-долго жила! - тоска по Сенной площади. Всеобщая такая мечта, что вот уберут с Сенной кошмарную эту голубятню для нетопырей и нагло необъятный, крепостной вокруг нее забор - и замостят ямы - и подметут, - и всё! Можно гулять, не подчиняясь направлению стены. Смотреть вдаль. Чувствовать над головой небо. И все будет по-другому, не так, как раньше.

Эта площадь - такая несчастная. С дурной наследственностью. Торговые ряды, торговые казни. Некрасов якобы видел: били женщину кнутом. Рынок, эшафот, гауптвахта. Трущобы, ночлежки, притоны. Свидригайлов выслеживает Раскольникова. Тут подавлен холерный бунт, взорван собор. Можно погибнуть среди бела дня под рухнувшим куском архитектуры. Зимой скользко, летом пыльно, всегда - грязно. И тесно, тесно… Всю Перестройку напролет все мы тут метались от ларька к ларьку, из очереди в очередь. Тут была вечно действующая модель российского воровского беспорядка. Унизительный такой, безнадежный лабиринт.

Вот и хотелось, чтоб стала - стогна. Как знак - что-то изменится. Как будто будут свет и слава, удачный день и вдоволь хлеба. Как будто жизнь качнется…

Ну, вот и дождались. Жизнь качнулась, Сенная, б. Мира, благоустроена. То есть наспех заставлена мрачными приземистыми павильонами, разгорожена черными перилами. Новый какой-то недострой нависает. Трамваи с автомобилями крест-накрест рассекают. Грязь плещется.

Как был лабиринт, так и остался. Вместо площади - сколько-то извилистых коридоров, как бы ипподром для тараканьих бегов. Правда, об отстающих позаботились: кое-где скамейки - почему-то в виде орудийных лафетов. А на месте гибели Сенного Спаса соорудят на скорую руку часовенку-модерн. А взамен скворешни начальство грозится воздвигнуть какую-то «башню мира» высотой с пятиэтажный дом.

Нет, господа, никогда при вас Петербургу не бывать никакой столицей, не дождетесь. Мелко плаваете. Не умеете обращаться с пространством. Вам бы только стеснить его, набить хламом и халтурой, чем попало, лишь бы человек ни на минуту не забывал: справа - стена, слева - забор. Правильной дорогой идете, товарищи!

Потому что много званых, да мало избранных.

Ну и пусть. От нас-то Петербург никуда не денется. Стоит лишь открыть книжку старинных стихов, и мы опять столичные жители. Вот - Баратынский:

Стояла ночь уже давно.
Градские стогны опустели.

И не важно, что сюжет попался - из Москвы. Да хоть из Чечни (причем у Полежаева оборот вообще безумный: «В домах, по стогнам площадей, в изгибах улиц отдаленных…»). Все равно стихи не провинциальные. В провинции стогн не бывает. Там - пустыри.

СКЛЕРОЗ, КРАСНЫЙ НОС

В детстве спасали вата, войлок, валенки. Разумеется, и дрова.

Наш двор на канале Грибоедова был уставлен поленницами - черный такой лабиринт, выводивший к помойке. Ума не приложу, как разбирались взрослые: где чьи дрова. И почему-то не помню поленьев этих горящими: не подпускали, должно быть, ребенка к открытой печке. Осталось только чувство, с каким обнимал ее круглые жестяные под блеклой краской бока.

Вата бесстыдными пучками пробивалась из всех щелей в оконной раме. Вот уж конструкцию зимнего окна я понимал досконально, послойно: сливочные занозы облупившейся краски - бурые кристаллы замазки (осенью была жирная, как халва) - бумажные ленты, отведавшие клейстера (осенью заваривали крахмал), - из-под них вата, вата… Ничтожные следы нешуточных усилий по краям ослепительной гравюры на темы тропической растительности: ледяной иглой по стеклу.

Одежда была теплая и тяжелая, потому что ватная.

Про валенки рассказывать нечего, и так все понятно.

(2015-08-07 ) (73 года)

Самуи́л Аро́нович Лурье́ (12 мая , Свердловск - 7 августа , Пало-Альто ) - русский писатель, эссеист, литературный критик, историк литературы.

Биография

Родился в семье филологов, эвакуированных из Ленинграда ; отец - Арон Наумович Лурье (1913-2003), выпускник ЛГУ , литературовед и библиограф, участник войны , доктор филологических наук.

Окончил русское отделение филологического факультета ЛГУ . Работал учителем в сельской школе (1964-1965), сотрудником Всесоюзного музея А. С. Пушкина в Ленинграде (1965-1966). Дебютировал как критик в журнале «Звезда » (1964). Печатался в газетах и журналах Ленинграда, Таллина , Москвы, Парижа , Дортмунда и др., ряд статей публиковал под аллонимом С. Гедройц .

Несколько лет вёл в журнале «Звезда» рубрику «Уроки изящной словесности», в петербургской газете «Дело » - постоянную рубрику «Взгляд из угла». Автор около тысячи публикаций в периодической печати.

Редактор отдела прозы в журнале «Нева » (с 1966), заведовал этим отделом (1988-2002), участвовал в создании «Петербургского журнала „Ленинград“» (1993, вышел всего один номер), один из редакторов журнала «Постскриптум» (1995-1999, с Т. Вольтской и В. Аллоем), редактор отдела прозы альманаха «Полдень. XXI век » (2002-2012).

Последние годы жизни проживал в США , где проходил лечение от онкологического заболевания. Скончался в Пало-Альто , Калифорния 7 августа 2015.

Книги

Признание

Премии журнала «Звезда» (1993, 2003), премия им. П. А. Вяземского (1997), премия журнала «Нева» (2002), почётный диплом премии И. П. Белкина «Станционный смотритель» как лучшему критику года (2011).

Напишите отзыв о статье "Лурье, Самуил Аронович"

Примечания

Ссылки

• в «Журнальном зале »
• в «Журнальном зале »

Отрывок, характеризующий Лурье, Самуил Аронович

На одном конце стола во главе сидела графиня. Справа Марья Дмитриевна, слева Анна Михайловна и другие гостьи. На другом конце сидел граф, слева гусарский полковник, справа Шиншин и другие гости мужского пола. С одной стороны длинного стола молодежь постарше: Вера рядом с Бергом, Пьер рядом с Борисом; с другой стороны – дети, гувернеры и гувернантки. Граф из за хрусталя, бутылок и ваз с фруктами поглядывал на жену и ее высокий чепец с голубыми лентами и усердно подливал вина своим соседям, не забывая и себя. Графиня так же, из за ананасов, не забывая обязанности хозяйки, кидала значительные взгляды на мужа, которого лысина и лицо, казалось ей, своею краснотой резче отличались от седых волос. На дамском конце шло равномерное лепетанье; на мужском всё громче и громче слышались голоса, особенно гусарского полковника, который так много ел и пил, всё более и более краснея, что граф уже ставил его в пример другим гостям. Берг с нежной улыбкой говорил с Верой о том, что любовь есть чувство не земное, а небесное. Борис называл новому своему приятелю Пьеру бывших за столом гостей и переглядывался с Наташей, сидевшей против него. Пьер мало говорил, оглядывал новые лица и много ел. Начиная от двух супов, из которых он выбрал a la tortue, [черепаховый,] и кулебяки и до рябчиков он не пропускал ни одного блюда и ни одного вина, которое дворецкий в завернутой салфеткою бутылке таинственно высовывал из за плеча соседа, приговаривая или «дрей мадера», или «венгерское», или «рейнвейн». Он подставлял первую попавшуюся из четырех хрустальных, с вензелем графа, рюмок, стоявших перед каждым прибором, и пил с удовольствием, всё с более и более приятным видом поглядывая на гостей. Наташа, сидевшая против него, глядела на Бориса, как глядят девочки тринадцати лет на мальчика, с которым они в первый раз только что поцеловались и в которого они влюблены. Этот самый взгляд ее иногда обращался на Пьера, и ему под взглядом этой смешной, оживленной девочки хотелось смеяться самому, не зная чему.
Николай сидел далеко от Сони, подле Жюли Карагиной, и опять с той же невольной улыбкой что то говорил с ней. Соня улыбалась парадно, но, видимо, мучилась ревностью: то бледнела, то краснела и всеми силами прислушивалась к тому, что говорили между собою Николай и Жюли. Гувернантка беспокойно оглядывалась, как бы приготавливаясь к отпору, ежели бы кто вздумал обидеть детей. Гувернер немец старался запомнить вое роды кушаний, десертов и вин с тем, чтобы описать всё подробно в письме к домашним в Германию, и весьма обижался тем, что дворецкий, с завернутою в салфетку бутылкой, обносил его. Немец хмурился, старался показать вид, что он и не желал получить этого вина, но обижался потому, что никто не хотел понять, что вино нужно было ему не для того, чтобы утолить жажду, не из жадности, а из добросовестной любознательности.

На мужском конце стола разговор всё более и более оживлялся. Полковник рассказал, что манифест об объявлении войны уже вышел в Петербурге и что экземпляр, который он сам видел, доставлен ныне курьером главнокомандующему.
– И зачем нас нелегкая несет воевать с Бонапартом? – сказал Шиншин. – II a deja rabattu le caquet a l"Autriche. Je crains, que cette fois ce ne soit notre tour. [Он уже сбил спесь с Австрии. Боюсь, не пришел бы теперь наш черед.]
Полковник был плотный, высокий и сангвинический немец, очевидно, служака и патриот. Он обиделся словами Шиншина.
– А затэ м, мы лосты вый государ, – сказал он, выговаривая э вместо е и ъ вместо ь. – Затэм, что импэ ратор это знаэ т. Он в манифэ стэ сказал, что нэ можэ т смотрэт равнодушно на опасности, угрожающие России, и что бэ зопасност империи, достоинство ее и святост союзов, – сказал он, почему то особенно налегая на слово «союзов», как будто в этом была вся сущность дела.
И с свойственною ему непогрешимою, официальною памятью он повторил вступительные слова манифеста… «и желание, единственную и непременную цель государя составляющее: водворить в Европе на прочных основаниях мир – решили его двинуть ныне часть войска за границу и сделать к достижению „намерения сего новые усилия“.
– Вот зачэм, мы лосты вый государ, – заключил он, назидательно выпивая стакан вина и оглядываясь на графа за поощрением.
– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ, молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.

Самуи́л Аро́нович Лурье́ (род. 12 мая 1942, Свердловск) - российский писатель, эссеист, литературный критик, историк литературы.

Биография

Родился в семье филологов, эвакуированных из Ленинграда; отец - Арон Наумович Лурье (1913-2003), выпускник ЛГУ, литературовед и библиограф, участник войны, доктор филологических наук.

Закончил русское отделение филологического факультета ЛГУ. Работал учителем в сельской школе (1964-1965), сотрудником Всесоюзного музея А. С. Пушкина в Ленинграде (1965-1966). Дебютировал как критик в журнале «Звезда» (1964). Печатался в газетах и журналах Ленинграда, Таллина, Москвы, Парижа, Дортмунда и др., ряд статей публиковал под аллонимом С. Гедройц .

Несколько лет вёл в журнале «Звезда» рубрику «Уроки изящной словесности», в петербургской газете «Дело» - постоянную рубрику «Взгляд из угла». Автор около тысячи публикаций в периодической печати.

Редактор отдела прозы в журнале «Нева» (с 1966), заведовал этим отделом (1988-2002), участвовал в создании «Петербургского журнала „Ленинград“» (1993, вышел всего один номер), один из редакторов журнала «Постскриптум» (1995-1999, с Т. Вольтской и В. Аллоем), редактор отдела прозы альманаха «Полдень. XXI век» (2002-2012).

Книги

• Литератор Писарев: роман. Л.: Советский писатель, 1987 (написан в 1969, готовился к выпуску в издательстве «Детская литература», набор был рассыпан)
• Толкование судьбы (эссе). СПб.: Борей, 1994
• Разговоры в пользу мёртвых (эссе). СПб.: Urbi, 1997
• Успехи ясновидения. СПб.: Издательство Пушкинского фонда, 2002
• Муравейник. СПб.: Издательство журнала Нева, 2002
• Нечто и взгляд. СПб.: Издательство Пушкинского фонда, 2004
• Письма полумёртвого человека (роман в письмах). СПб.: Янус, 2004 (в соавторстве с Дм. Циликиным)
• Такой способ понимать. СПб.: Класс, 2007
• Сорок семь ночей. СПб.: Журнал «Звезда», 2008 (под псевдонимом С. Гедройц)
• Гиппоцентавр, или Опыты чтения и письма. СПб: Читатель, 2011 (под псевдонимом С. Гедройц)
• Железный бульвар. СПб.: Азбука, 2012
• Изломанный аршин. СПб.: Пушкинский фонд, 2012

Признание

Член Союза журналистов СССР (1970), Союза писателей СССР (1988), действительный член Академии российской современной словесности (АРСС, с 1997). Член редсовета журнала «Вестник Европы XXI век» (с 2001), член жюри премии имени Андрея Сахарова «За журналистику как поступок», премии Русский Букер (2007), председатель жюри премии Русский Букер (2012).

Премии журнала «Звезда» (1993, 2003), премия им. П. А. Вяземского (1997), премия журнала «Нева» (2002), почетный диплом премии И. П. Белкина «Станционный смотритель» как лучшему критику года (2011).

Питерский писатель и критик Самуил Лурье любое жизненное явление воспринимает как невыраженный в слове текст. Возникшее еще в детстве «физическое, явственное ощущение текста» вывело его в лучшие российские эссеисты. Считает свои творения «фельетонами в прежнем смысле слова» и поддерживает ими градус человечности в атмосфере. Действительный член Академии русской словесности, член жюри многих литературных премий. Придумал девушку по имени Контра Омнес (в переводе с латыни — «Против Всех») и двинул ее на реальные выборы в губернаторы. За барышню Омнес с ее песнями на языке индейского племени гуарани проголосовали тысячи избирателей. Ненавидит цензуру и госбезопасность. Не любит театр, пафос и слово «эссе». Главная в жизни страсть — чтобы текст был хороший.

Город, в котором я живу

Санкт-Петербург

День рождения

Где родился

Свердловск

У кого родился

Отец - Арон Наумович Лурье, литературовед, библиограф, учитель, преподаватель, доктор филологических наук.

«У меня хранится номер газеты 1941 года, где написано, что лучший выпускник филфака Арон Лурье в этом году осенью взойдет на кафедру Томского университета. Он вместо этого взошел в окоп. Сначала было блокадное ленинградское радио, потом окоп, артиллерийская разведка, он дошел до Праги и так никогда и не взошел на университетскую кафедру. В Педагогическом институте, герценовском, правда, преподавал».

Мама - учитель.

Где и чему учился

Окончил филологический факультет Ленинградского государственного университета. «У меня сложные отношения с университетом. Прежде всего я горжусь, что в этом университете учились моя мать и мой отец. …Плюс разные сентиментальные впечатления... На нижних этажах филфака нянечки развешивали по вечерам белье, я ведь первый год учился на вечернем отделении. Помню огромного Зевса в коридоре перед кафедрой классической филологии. У него были губы испачканы в помаде и всегда торчал во рту окурок "беломора". На нашем курсе учились Сережа Довлатов, и Федя Чирсков, и Андрей Арьев, и Александр Гаврилов, и одна знаменитая красавица. Я с ней еще в средней школе учился и был единственный, кто, к счастью, не был в нее влюблен. Главная роковая женщина 60-х годов и главная героиня прозы Битова, Аксенова, Довлатова, Чирскова… Теперь она, кажется, профессор Стэнфордского университета. Повесть Довлатова "Иностранка" — о ней».

Где и как работал

Начинал учителем в сельской школе в Липецкой области, был старшим научным сотрудником Всесоюзного музея А.С. Пушкина в Ленинграде, сотрудником и заведующим отдела прозы журнала «Нева», членом редсовета журнала «Вестник Европы XXI век», обозревателем в газете «Невское время».

«Работая в газете "Невское время", я старался писать исключительно о литературе, это было мне по-настоящему интересно. Но, перейдя в еженедельник "Дело", я стал активно писать и о политике».

Постоянный сотрудник изданий «Невское время», «Петербург. Час пик», «Дело», «Новая газета в СПб»; журналов «Звезда», «Нева», «Знамя», «Paris Париж», «Полдень XXI век» и др.

«Я журналист и литературный критик - пишу колонку в газете «Дело", раз в месяц пишу в журнал "Звезда". Сам не пишу сейчас, не хватает времени. Несколько работ есть недоделанных. Но нет времени. Приходится заниматься публицистикой. Мне трудно еженедельно писать хороший текст, постоянно чувствуешь себя локатором — ловишь мысли и новости в политическом мире. Проявления перемен в том, как мы смотрим на жизнь, сказываются в политике. Часто это бывает не очень интересно. Не интересна политика, но интересна стилистика — что говорят люди, что думают».

Что такого сделал

Автор книг «Литератор Писарев», «Толкование судьбы», «Разговоры в пользу мертвых», «Успехи ясновидения», «Муравейник», «Письма полумертвого человека» (в соавторстве с Дмитрием Циликиным), «Нечто и взгляд», «Борей». Опубликовал ряд сборников эссе. Переведен на голландский, литовский, немецкий, эстонский языки.

«В 1979 году, по приказанию Комитета госбезопасности, печатание моего романа "Литератор Писарев", уже набранного в "Детгизе", остановили, набор рассыпали. Книга вышла только через девять лет. Если бы я всерьез к этому относился, то, наверное, сломался. Мне, видно, лично повезло в том, что, во-первых, я не честолюбив, а во-вторых, у меня главная в жизни страсть — чтобы текст был хороший. …Гэбэшники уничтожили мою книжку и очень много поломали мне в жизни; книжка вышла, когда мне было уже неинтересно, у меня уже было мало сил, как у стайера, который бежал-бежал, добежал и ложится на бровку... Да, они мерзавцы. А вместе с тем я доволен: если бы этого всего со мной не случилось, не было бы этих неприятностей с госбезопасностью, допросов, слежки, угроз, преследований, я бы вторую часть книжки не написал, она вышла вдвое толще и, по-моему, вдвое лучше».

«Труд эссеиста тяжел и неблагодарен. Прочтя 30 томов Тургенева и 60 томов о нем, я пишу три страницы непонятного текста о том, как я понимаю суть творчества этого писателя».

Дела общественные

Член союза писателей и союза журналистов Санкт-Петербурга. Действительный член АРСС — Академии русской современной словесности (Москва). Член Попечительского совета Общества поощрения русской поэзии. Член жюри многих литературных премий, в том числе премий «Букер-2007» и «Дебют-2008».

Общественное признание

Литературную премию им. П.А. Вяземского получил за «литературный аристократизм и изящный дилетантизм», а премию им. Андрея Сахарова «За журналистику как поступок». Лауреат литературных премий журналов «Нева» и «Звезда».

Удачные проекты

Создание образа певицы Контры Омнес, виртуального народного политика, кандидата на выборах губернатора Санкт-Петербурга.

«Я придумал девушку по имени Контра Омнес. Дочь парагвайского эмигранта, проживает в пригороде Петербурга, сочиняет песни на индейском языке гуарани. Главное, что ее имя и фамилия значат по-латыни: Против Всех. Мы — несколько журналистов и литераторов — двинули ее в губернаторы. Ох, и гневалась же Валентина Ивановна! Ох, и мерзости же появились про нас в петербургских газетах! Типа того, что Контра Омнес — проект заокеанских политтехнологов. Упоминались чемоданы долларов — и что чуть ли не лично я прошел стажировку чуть ли не в Пентагоне. А нашу девушку с ее сиамской кошкой поддержали сотни тысяч избирателей в одном только Петербурге. Потом и в других местностях она сделалась как бы символом: вот за кого надо голосовать человеку, если ему, опять же, не наплевать».

Известен тем, что…

Вышел из Союза писателей «в знак протеста против объединения с антисемитами».

Люблю

Иосифа Бродского

«Мы ровесники и, видимо, типологически схожи, по образу мирочувствия похожи, ну и знакомы. Все-таки это чуть ли не единственный человек из моих всех героев, которого я знал лично и лично любил. И мне-то как раз кажется, что он своими стихами выражает значительную часть моей личности».

Ну, не люблю

цензуру и госбезопасность

«Я на свете мало что ненавижу, я какой-то такой не очень ненавистнический, что ли, человек, не фанатик какой-нибудь и не борец. Но есть вещи, которые я ненавижу. Их, по-моему, две таких конкретных — это цензура и госбезопасность. Вот всю жизнь, сколько живу, столько и ненавижу. …И не потому я их ненавижу, что лично мне они поломали жизнь, хотя отчасти поломали, а просто я, как вся русская литература, смотрю на них, как смотрело бы какое-нибудь бедное насекомое на формулу карбофоса. Потому что литература — это человечность, а цензура и госбезопасность — это бесчеловечность».

ходить в театр

«Так я на всю жизнь не полюбил театр. Мне казалось, что мой внутренний голос, который произносит классические тексты, более прав, а он практически никогда не совпадал с интонациями, голосами, произношением актеров».

пафос и гнев

слово «эссе»

Семья

Женат.

«Я исторический оптимист, но мы с женой боремся более двух десятков лет за то, чтобы соседи объединились на уровне лестницы хотя бы…»

Сын, дочь, внучка.

«Единственный человек, с которым хочется общаться — внучка. И пока есть такая возможность».

«Моя дочь окончила школу. Я позвонил одному моему соученику... К этому моменту он был, кажется, доцент, а может быть, даже и профессор на филфаке, я не стану его называть. И я говорю ему: посоветуй что-нибудь, хоть какой-то шанс есть? Девочка — прирожденный филолог, хотя фамилия у нее моя. Он мне сказал: "Знаешь, дай ей совет, пусть она бросится с шестого этажа". Может быть, он хотел сделать как лучше. …Сына моего на филфак все-таки зачислили, он года два там провел - но, правда, предпочел закончить образование в Берне. У меня подрастает внучка. Интересно, что ей скажут лет через пятнадцать, если она вздумает поступать в Петербургский университет?»

«Думаю, что главное в работе журналиста — это борьба с двумя силами, которые постоянно вмешиваются на уровне подсознания в нашу работу, а также в политическую, интеллектуальную, литературную жизнь страны. Силы эти я называю бессмертными "богинями". Одна — пошлость, другая — глупость».

Дмитрий Быков: «Лурье всегда позиционировал себя как скептика и циника. Не лучшая маска. Но скептики и циники хороши интеллектуальным бесстрашием и готовностью признаться не только в чужой глупости, но и в своей тотальной ненужности. …На его примере как раз очень видно, чем отличается начитанный воображала от человека, действительно живущего культурой, как Лурье».

Биография и эпизоды жизни Самуила Лурье. Когда родился и умер Самуил Лурье, памятные места и даты важных событий его жизни. Цитаты писателя и критика, фото и видео.

Годы жизни Самуила Лурье:

родился 12 мая 1942, умер 7 августа 2015

Эпитафия

«Земля
Обратно меня зовет
К пригоршне пыли осенью,
К капле дождя
Весной на ладони моей.

Земля
Обратно меня зовет
К октябрьской прерванной песне,
К полетам ее снегирей».
Из стихотворения Ленгстона Хьюза «Dustbowl»

Биография

Родители Самуила Лурье оба были филологами, поэтому, наверное, не было ничего странного в том, какой путь избрал будущий литератор. Первую свою критическую заметку Лурье написал, ещё учась в институте. Уже тогда стало очевидным, что его литературный путь будет нелёгким: ему отказали в публикации, и довольно грубо, все журналы. И в дальнейшем Самуилу Ароновичу ещё не раз приходилось сталкиваться с подобной реакцией: слишком независимыми, слишком откровенными были его литературные работы.

Школой жизни для будущего литератора стала… школа. Простая сельская школа, куда он уехал работать после окончания института. Там Самуил Аронович понял, насколько разнятся учебные планы и «рекомендуемая литература» с реальной жизнью. Лурье продолжал писать, рецензируя и критикуя те произведения, которые задевали его гражданскую позицию, его обострённое чувство справедливости. И продолжал получать отказ за отказом.

Но писатель не сдавался. Лурье с юмором отмечал, что ему помогли не сломаться два обстоятельства: отсутствие честолюбия и наличие главной в жизни страсти — «чтобы текст был хороший». Уже потом, будучи признанным критиком и писателем, Самуил Аронович отмечал, что, если бы не преследования и угрозы, допросы и слежка со стороны сотрудников КГБ, одна из наиболее важных его работ, роман о Д. Писареве, вряд ли был бы столь хорош.

Вплоть до 1980-х гг. Лурье печатали крайне редко. Но в 1988 г. журнал «Нева», в котором тогда работал литератор, выступил со смелой кампанией против цензуры в отечественной литературе, и это сломало лёд. Это был период «начала конца» официальной литературы, когда многие из тех, кто осмеливался иметь собственное мнение, начали верить в возможность беспрепятственно выражать его.

С. Лурье и тогда, и впоследствии не сделался звездой отечественного литературного небосклона. Его имя не получило широкой известности, а работы не снискали всенародной популярности. Но многие более знаменитые его современники гордились знакомством с этим скромным, в высшей степени порядочным человеком, настоящим профессионалом, интеллектуальным и тонко чувствующим автором.

Литератор завещал развеять его прах над городом Пало Альто, где скончался в возрасте 73 лет после долгой борьбы с недугом.

Линия жизни

12 мая 1942 г. Дата рождения Самуила Ароновича Лурье.
1964 г. Начало работы школьным учителем. Первые публикации критических работ в журнале «Звезда».
1965 г. Начало работы во Всесоюзном музее А. С. Пушкина в Ленинграде.
1966 г. Начало работы редактором отдела прозы в журнале «Нева».
1970 г. С. Лурье становится членом Союза журналистов СССР.
1987 г. Издание первого романа С. Лурье «Литератор Писарев».
1988 г. С. Лурье становится членом Союза писателей СССР.
1988-2002 гг. Работа заведующим отделом прозы в журнале «Нева».
1993 г. Вручение С. Лурье первой премии журнала «Звезда».
1997 г. Членство в Академии российской современной словесности.
2002-2012 гг. Работа редактором отдела прозы альманаха «Полдень. XXI век».
2003 г. Вручение С. Лурье второй премии журнала «Звезда».
2007 г. С. Лурье входит в состав жюри премии «Русский Букер».
2011 г. Получение почётного диплома премии И. П. Белкина «Станционный смотритель» («Лучший критик года»).
2012 г. С. Лурье становится председателем жюри премии «Русский Букер».
7 августа 2015 г. Дата смерти Самуила Лурье.

Памятные места

1. Екатеринбург (ранее — Свердловск), где родился Самуил Лурье.
2. Санкт-Петербургский государственный университет (ранее - ЛГУ), который закончил С. Лурье.
3. Посёлок Осьмино Ленинградской области, где С. Лурье работал школьным учителем.
4. Редакция петербургского журнала «Нева» (наб. реки Мойки, 18), в котором С. Лурье проработал более 35 лет.
5. Пало-Альто (Калифорния), где скончался С. Лурье.

Эпизоды жизни

С. Лурье не попал в аспирантуру университета после того, как демонстративно вышел из аудитории во время уничижительной критики преподавателя в адрес поэзии Анны Ахматовой.

Про Самуила Ароновича с его огромной эрудированностью было трудно сказать, что именно - его истинное призвание: критика, писательство, литературоведение, история. Сам он называл себя литератором.

Те, кто близко знал С. Лурье, с огромным уважением говорили о его высоких моральных принципах, утверждая, что они могли бы стать настоящим эталоном поведения для любого писателя. Лурье воплощал для них достоинство и честность в отношениях с собственной совестью.

Самуил Лурье в 2012 г. читает лекцию «Техника текста» (часть I)

Заветы

«Мы не боролись с этим государством, а работали на него, рабы».

«Мне кажется, что двигатель всех произведений литературы, и литературы вообще, это какой-то такой императив справедливости. Даже сам не знаешь, почему в момент, когда сочиняешь, чувствуешь себя ее носителем, но все равно вся литература написана о справедливости, и все сюжеты строятся либо на причинно-следственной связи, либо на идее возмездия».

«Я глубочайшим образом убежден, что и наша душа представляет собой текст, все время произносимый гортанью».

«Каким бы одиноким ни чувствовал себя человек, он все-таки не сойдет с ума и не махнет на жизнь рукой, пока перечитывает „Историю одного города“ и „Капитанскую дочку“».

«Я на свете мало что ненавижу, я какой-то такой не очень ненавистнический что ли человек, не фанатик какой-нибудь и не борец. Но есть вещи, которые я ненавижу. Их, по-моему, две таких конкретных — это цензура и госбезопасность».

Соболезнования

«Я могу присоединиться к Виктору Шендеровичу, который сказал, что Самуил Лурье был одним из самых лучших людей, которых он знал в жизни. Для меня, конечно, тоже. Он был моим драгоценным другом и учителем, без которого моя жизнь была бы другой и гораздо хуже».
Дмитрий Циликин, театральный критик

«Светлый и добрый, умный и печальный, бесстрашный и бесконечно талантливый человек. Светлая ему память».
Борис Вишневский, депутат Законодательного собрания Санкт-Петербурга

«Большая утрата… Знакомство с ним было очень знаковым для меня, да и для многих других».
Андрей Рысев, журналист

«Безукоризненно порядочный и честный человек, один из тех, чье мнение в Петербурге и далеко за его пределами было определяющим для очень многих. Человек с последовательной гражданской позицией, всегда поднимавший свой голос в защиту преследуемых властями и всегда выступавший против творимых властями мерзостей».
Григорий Явлинский, глава фракции «Яблоко»